Гончарова поднесла тетрадь ближе к глазам — почерк был слишком мелкий здесь — и стала медленно читать:
— «Пусть поэму мою почитают за вымысел, однако, сам я был свидетелем чудесного воскрешения молодого юноши, зарезанного помещиком в деревне Есеновичи. Проход к озеру с Мёртвой и Живой водой мной отмечен на карте. Однако чудо происходит только в присутствии особого человека, называемого на Руси волхвом, либо от силы любящего сердца».
— Вот так-то, други мои милые! — торжествующе воскликнул Харламыч, — он сам был свидетелем, то-то! Мне вы не верите — и ладно. А ему не поверить нельзя. Опять же: «есть многое на свете, друг Горацио…» Есть, друг Горацио, есть! А вы спрашиваете — чего это я радуюсь вашей любви неземной. А то и радуюсь, что ваше святое биополе откроет нам водичку! Да! Омоемся. Помолодеем, девушки снова нас полюбят. А уж карьеру какую зашибенную сделаем! Это вам не жалкий зав. архивом. С моим-то жизненным опытом, да с амбициями, да с молодой физиономией впридачу… Да я горы сверну! Виллу куплю себе на Средиземноморье! Супермодель с ногами от ушей в жёны возьму! Людишек тянет на макушку Валдая, а зачем, почему — не поймут. А я знаю! Вода Живая их зовёт! Итак, друзья мои, быстренько собирайтесь. Чайку хлебнём — и с вещами на выход. Беру вас всех с собой в поход. И тебя беру, бабушка, — хохотнул он, глянув на Гончарову.
— Сам ты дедушка, — огрызнулась она, — а я — девица на выданье. И ещё посмотрю, брать ли тебя с собой.
— Но, но! Это вы бросьте! — погрозил Харламыч, — я там все тропки знаю. Без меня вам и карта не поможет. Мне ведь для дела этого самой малости не хватало — Любви великой и всеобъемлющей. А теперь у нас, как в Греции, всё есть!
— Постойте-ка, — вскинулся Сергей, — сон мне снился какой-то… Что-то происходило там… Что же мне снилось? Жрецы египетские, катастрофа, всё рушилось у них над головой…
— Не пугайте, — поёжилась Гончарова, — вы имеете обыкновение видеть пророческие сны.
— А вот мы включим телевизор, — проговорил Иван, — да и посмотрим, что там новенького, в четыре утренние новости должны быть на российском канале, Евроньюс на русском языке.
Новости в самом деле уже передавали. И в числе прочего сообщили о том, что плазменные экраны, недавно таинственным образом появившиеся на улицах городов мира, внезапно ожили. На них транслируют видеозапись фильма о жизни и смерти Папы Римского Иоанна Павла Второго.
— Ай, да ну! — негромко воскликнул Иван и достал ноутбук из сумки. Он водрузил его на стол и открыл крышку. Гончарова тотчас выключила телевизор — то, что происходило на экране компьютера, было гораздо интереснее. Жрец Вуду напрягался изо всех сил, пытаясь пассами приподнять спящего на кушетке человека. Поодаль от жреца стояли Штайнмахер и генерал. И вдруг!..
Он, этот спящий, приподнялся! Ещё одно усилие жреца — и спящий встал! Встал и с закрытыми глазами пошёл прямо на камеру и на жреца, который пятился и пятился, а генерал и учёный, побелевшие от страха, смотрели с ужасом на это воскрешение… Тело жреца закрыло собой камеру. Экран погас.
Они вышли на улицу и Черноморов тщательно запер на несколько замков свой спецархив.
— Вот так, — пыхтел он, пряча ключи в карман, — как говорится, бережёного Бог бережёт, — а тетрадочку вы, уважаемая, зря в эту сумочку запрятали. Я сообщу об этом, куда следует. И о вашем компьютере всё расскажу. А что ещё вы прячете в этой сумке?
Сергей, в руках которого была пресловутая клетчатая сумка, молча шагал вслед за Иваном. Гончарова, которая и в самом деле перед уходом положила тетрадь в эту сумку, подтолкнула Харламыча:
— Идите впереди, а я за вами.
— Почему это? — спросил он, весело хохотнув, — боитесь, что сбегу? Куда я денусь? Я ведь надеюсь вас уговорить на этот турпоход за Мёртвой и Живой водой. Елизавета Елизаровна, что скажете?
Лиза, шагавшая рядом с Сергеем, промолчала.
— А почему это вы, дамочка, — вновь обратился Харламыч к Гончаровой, — так торопили нас уйти оттуда? Чаю попить не дали.
— Предчувствие нехорошее, — ответила та коротко.
— Ах, так у вас предчувствия бывают? Как всё запущено! Вы и в приметы верите, небось?
— Да, верю.
— Суеверная вы наша. А вот церковь нам говорит, что суеверие — грех.
— Я в церковь не хожу.
— Да? — заинтересовался Казимир Харламович и пристроился идти рядом с Гончаровой. Он был ниже её приблизительно на полголовы и вынужден был смотреть на неё снизу вверх.
— Безбожница, значит? Атеистка? — допытывался он.
— С чего это вы взяли? — возмутилась Гончарова, — я верю Богу.
— В Бога? — уточнил её назойливый собеседник.
— Я сказала то, что сказала.
— Мы вне конфессий! — ввязался в разговор Иван, шагавший впереди колонны.
— Вот именно, — согласилась Наталья Николаевна, — я верю Богу, но я вне конфессий. И что это вы ко мне привязались?
— Влюбился.
— Этого только не хватало.
Гончарова попыталась было обогнать его, но Харламыч не отставал.
— А куда вы ведёте меня под конвоем? — спрашивал он.
— Вот приведём, тогда узнаете.
На самом деле никто из них не знал, куда идти. После увиденного на экранах телевизора и компьютера Наталья Николаевна вдруг встревожилась и стала убеждать Ивана и Сергея немедленно покинуть помещение.
— Нас ищут, — говорила она, — заглядывая им по очереди в глаза, — нас ищут настоящие профи, и уж они-то нас найдут.
— Ночью все люди спят, — слабо сопротивлялся Сергей, которому не хотелось в такую рань тащиться неизвестно куда.